Квинтет времени. Книга 1. Излом времени - Мадлен Л`Энгл

«Ну сделай же что-нибудь! – молча умоляла Мег папу. – Сделай что-нибудь! Помоги! Спаси нас!»

Они свернули за угол. В конце улицы стояло странное здание в форме купола. По его стенам перебегали фиолетовые огоньки. Серебристая крыша мигала зловещим светом. Свет этот не был ни теплым, ни холодным, но он как будто тянулся им навстречу. Мег была уверена, что именно там ждет их ОНО.

Они пошли по улице, уже медленнее, и когда они приблизились к зданию-куполу, фиолетовые огоньки потянулись к ним, окутали их и всосали в себя – они очутились внутри.

Мег ощутила ритмичную пульсацию. Пульсация была не только вокруг, но и внутри ее тоже – так, будто ритм ее сердца и легких отныне принадлежал не ей, а управлялся некой силой извне. Похожее ощущение она испытывала, когда училась делать искусственное дыхание в герл-скаутах и их вожатая, ужасно сильная, показывала все на Мег, приговаривая: «ВЫХОДИТ плохой воздух, ВХОДИТ хороший!», а ее ручищи давили и отпускали, давили и отпускали…

Мег хватала воздух ртом, пытаясь дышать так, как привыкла, но неумолимый ритм внутри и снаружи пересиливал. Поначалу она не могла ни шелохнуться, ни оглядеться, чтобы посмотреть, что происходит с остальными. Она просто вынуждена была стоять неподвижно, пытаясь как-то приспособиться к искусственному ритму дыхания и сердцебиения. Перед глазами плыла багровая пелена.

Потом в глазах прояснилось, Мег смогла дышать, не разевая рот, точно выброшенная на берег рыбешка, и наконец сумела оглядеться внутри громадного круглого купола. Там совершенно ничего не было, кроме этой пульсации, которая сама по себе казалась чем-то осязаемым, и круглого возвышения точно в центре. И на возвышении лежало… что? Этого Мег понять не могла, однако она знала, что именно оттуда исходит это биение. Она осторожно шагнула вперед. Девочка чувствовала, что бояться ей больше нечего. Чарльз Уоллес больше не Чарльз Уоллес. Папа нашелся, но ничего не исправил. Наоборот, все стало еще хуже, чем когда бы то ни было, а ее обожаемый папочка оказался бледным, худым, бородатым и совершенно не всемогущим. И что бы ни случилось дальше, ничего ужаснее и страшнее этого случиться уже не может…

Или все-таки может?

Медленно продвигаясь вперед, Мег в конце концов сообразила, что же это такое лежит на возвышении.

ОНО оказалось мозгом.

Мозгом, лишенным тела. Мозгом-переростком, ровно настолько больше обычного, чтобы быть абсолютно омерзительным и ужасающим. Живым мозгом. Мозгом, который пульсировал и трепетал, повелевал и распоряжался. Неудивительно, что мозг называли «ОНО». ОНО было самым жутким, самым отталкивающим, что Мег когда-либо видела, куда более тошнотворным, чем все, что она могла вообразить наяву, чем все, что когда-либо мучило ее в самых ужасных кошмарах.

Однако Мег больше нечего было бояться, а значит, и кричать было незачем.

Она посмотрела на Чарльза Уоллеса: мальчик стоял, обернувшись лицом к ОНО, безвольно приоткрыв рот, и его пустые голубые глаза медленно вращались.

Нет, все-таки всегда может стать хуже. От этих вращающихся глаз на пухлом круглом личике Чарльза Мег вся похолодела изнутри и снаружи.

Она отвела взгляд от Чарльза Уоллеса и посмотрела на отца. Отец стоял, по-прежнему в очках миссис Кто – помнит ли он, что на нем эти очки? – и кричал Кальвину:

– Не поддавайся!

– Да я и не поддамся! Помогите Мег! – крикнул в ответ Кальвин.

Внутри купола царила глухая тишина, однако Мег осознала, что единственный способ тут разговаривать – это орать во все горло. Потому что куда ни глянь, куда ни обернись – повсюду был этот ритм, и он контролировал систолу и диастолу ее сердца, сокращение и расширение ее легких, и мало-помалу перед глазами снова поползли багровые клубы, и Мег испугалась, что сейчас потеряет сознание, а если она лишится чувств, то полностью окажется во власти ОНО.

«Мег, тебе я даю твои недостатки», – сказала миссис Что.

А какие у нее главные недостатки? Вспыльчивость, нетерпеливость, упрямство. И да – теперь, чтобы спастись, Мег вынуждена была воспользоваться своими недостатками.

Прилагая неимоверные усилия, она попыталась дышать наперекор ритму ОНО. Но ОНО было чересчур могучим. Каждый раз, как Мег удавалось сделать вдох вне ритма, как будто железная рука стискивала ей сердце и легкие.

Потом Мег вспомнила, что когда они стояли перед красноглазым и тот читал им таблицу умножения, Чарльз Уоллес защищался от него, читая вслух детские стишки, а Кальвин цитировал геттисбергскую речь Авраама Линкольна.

– Шалтай-Болтай сидел на стене, – крикнула она, – Шалтай-Болтай свалился во сне!

Нет, не годится. Детские стишки слишком легко попадают в ритм ОНО.

Геттисбергскую речь она наизусть не помнила. Как там начинается Декларация независимости? Она же выучила ее наизусть прошлой зимой – не потому, что в школе задали, а просто так, потому что она ей нравилась.

– Мы исходим из той самоочевидной истины, – выкрикнула Мег, – что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью!

Выкрикивая эти слова, Мег чувствовала, как чуждый разум ворочается внутри ее собственного, чувствовала, как ОНО захватывает, стискивает ее мозг. Потом она осознала, что Чарльз Уоллес говорит вслух – или ОНО говорит через него.

– Но ведь у нас на Камазоце все так и есть. Полное равенство. Все абсолютно одинаковы.

На секунду мысли у нее спутались. А потом ее осенила ослепительная истина.

– Нет! – торжествующе воскликнула она. – «Равные» совсем не значит «одинаковые»!

– Молодец, Мег! – крикнул ей папа.

Но Чарльз Уоллес продолжал как ни в чем не бывало:

– На Камазоце все равны. На Камазоце никто ничем не отличается от других.

Однако он не приводил никаких аргументов, не отвечал на вопросы, и Мег уцепилась за свое откровение.

«„Одинаковые“ и „равные“ – это совершенно разные вещи».

И пока что у нее получалось защититься от мощи ОНО.

Но как?

Мег понимала, что ее собственный крохотный мозг – не ровня этой громадной, бестелесной, пульсирующей, ворочающейся махине на круглом возвышении. Она содрогалась, глядя на ОНО. В школьной лаборатории был человеческий мозг, хранящийся в формалине, и старшеклассники, которые готовились в колледж, должны были его вынимать, рассматривать и изучать. Мег всегда казалось, что когда придет этот день, она просто не выдержит. Но теперь она думала, что, будь у нее анатомический скальпель, она бы просто взяла и изрезала это ОНО, безжалостно рассекла бы оба полушария до самого мозжечка.

Она услышала внутри себя слова – на этот раз напрямую, не через Чарльза:

– Разве ты не понимаешь, что, если ты уничтожишь меня, ты заодно уничтожишь и своего братишку?